Поцелуй смерти [Litres] - Лорел Гамильтон

– Спи с несколькими вампирами и оборотнями, и чего только люди про тебя не придумают, – сказала я.

– Ага, это точно. Ну, мне пора.

Он повесил трубку.

Я тоже нажала отбой – если можно так назвать проведение пальцем по экрану. Не будь у меня многолетней практики общения с вампирами, тем более с этими, я бы могла подумать, что им все это неинтересно и даже скучно, но я знала, что вот эта неподвижность и приятно-вежливые лица означают, что им очень даже интересно.

Я глянула на Ашера, потому что он был передо мной, но обернулась и посмотрела в глаза Жан-Клоду.

– Ты слышал?

– Да, – ответил он просто.

– Ты знаешь, что обычно я не делюсь информацией об идущем расследовании.

– Ты за этим очень тщательно следишь, – ответил он все с тем же приятно-вежливым лицом.

– Приходится, если я хочу быть копом.

– Я это понимаю, ma petite.

И снова тот же осторожный голос.

– Я могу взять с вас обоих обещание – слово чести и прочая фигня – никому не говорить. И я знаю, что вы его выполните.

– Слово чести и прочая фигня, – повторил он, но с едва заметным своим французским акцентом. Это более всего другого сообщило мне, насколько он взволнован. Акцент появляется, либо когда Жан-Клод этого хочет, либо когда с трудом сдерживает эмоции.

Я обернулась к Ашеру, все так же стоящему неподвижно у кровати.

– И ты, блондинчик.

– Я поступлю так, как хотите вы с Жан-Клодом. Достаточно уже осложнил вам жизнь своими капризами.

– Хорошо бы, чтобы ты это всерьез, – сказала я.

Он посмотрел вниз, в упор на меня этими светло-голубыми глазами сквозь кружево золотых волос.

– Каждое слово всерьез.

Я вздохнула:

– Всерьез?

– Oui, – сказал он.

– Сейчас ты раскаиваешься, но ты всерьез говорил и все то, что орал сегодня на нас, и всерьез хотел меня поранить, чтобы никто другой от меня не получал некоторых ласк какое-то время.

– Ты меня сможешь простить?

Я отмахнулась:

– Об этом потом. Сейчас я собираюсь нарушить некоторое правило, что может стоить мне значка. Есть наверху люди, которые хотели бы меня вышвырнуть за то, что я с вами сплю, и это вполне может послужить поводом, но если одна из пропавших бомб взорвет кого-нибудь из тех, кто мне дорог, значок не так уж много будет для меня значить.

Я подумала еще несколько секунд, но любовь мне все-таки дороже значка, и получается, что Ларри и прочие, кто считает, будто сожительство с монстрами компрометирует мою лояльность, отчасти правы. Правы, потому что я вызвала Клодию и велела ей сказать нашей охране во всех наших заведениях, чтобы поискали эти чертовы штуки. Был шанс, что наши охранники сохранят тайну, а отсутствие подслушивающих устройств они проверяют каждый день. Могут же случайно найти бомбы, когда ищут жучков? Даже, вероятно, нашли бы и так, если есть что искать. Но я мало что знаю про взрывчатые вещества, и я не знала, не пропустят ли они бомбы как раз потому, что ищут жучки. Рисковать я не хотела.

Да, у меня слишком много романов и слишком много тех, кто мне дорог. Да, иногда меня это саму ошеломляет, но я сейчас счастливее, чем когда-либо в жизни была, и терять это счастье не хочу. Не хочу терять никого из тех, кого люблю, и если это будет стоить мне значка, то так тому и быть.

Я федеральный маршал или слуга-человек Жан-Клода? Маршал или Нимир-Ра у Мики? Сотрудник полиции или возлюбленная Натэниела? Полицейский или хозяин Никки? Коп я или Госпожа Тигров у Сина, Дьявола, Нефрит, Этана, Криспина… Можно ли быть копом и при этом всем вот этим?

Сидя вот сейчас на краю кровати, я впервые подумала, всерьез подумала, что ответ может быть отрицательным.

Глава сороковая

Никаких бомб мы не нашли. А у нас есть народ, который в этом понимает – из крысолюдов, а еще из гиен и леопардов, среди которых есть отставные военные. Если бы было что найти, наши ребята нашли бы, я им верю. Официальное сообщение мне пришло от Дольфа через три часа после предупреждения Брайса. Три часа – это очень долго.

В конце разговора Дольф сказал:

– И я прошу прощения, Анита.

– За что?

– Есть тут такие, которым раскрытие дела важнее, чем сохранение жизней. А среди них – люди, настроенные против сверхъестественных общин, как был я пару лет назад.

С его стороны такое признать – это многого стоило.

– Спасибо, Дольф. Особенно ценю, что это от тебя.

– Не понимаю я всей этой увлеченности противоестественными, но мой сын по-прежнему счастлив, а тебя я никогда не видал счастливее. Жена мне говорит, что любовь не для того, чтобы ее понимать. Если она полностью понятна, так это не любовь.

– Нелогично, но абсолютно верно, – ответила я.

– Нелогично и верно – правильное высказывание о любви, – сказал Дольф и повесил трубку.

К тому времени, как выяснилось, что никому ничего не грозит и нигде никаких бомб, рассвет уже пришел и ушел, несколько часов длился день. Я чувствовала, как умер на день Жан-Клод, а это значит, что Ашер ушел до того, потому что он не так силен, как Жан-Клод. В подземелье им лучше, но когда солнце восходит, вампиры ложатся – так это устроено. Я чувствовала, как Жан-Клод обнял своего любовника, и знала, что так я и их и найду в постели. Спать с вампирами, когда они днем становятся холодными, я не люблю, так что лягу в нашей комнате с Микой и Натэниелом, может быть, еще и с Сином – если он здесь, а не на больничной койке.

Мы с Клодией шли по главному коридору «Цирка». Сейчас, когда скоро рассвет, он был закрыт наглухо. В частности, почему так трудно было обыскивать эту секцию, – это запертые наглухо киоски. Там обычные ярмарочные конкурсы, но призы в виде мягких игрушек, висящие в витринах, были все летучие мыши, черные кошки, монстры Франкенштейна и симпатичные уютные мумии, у которых через лохмотья просвечивала мертвая кожа. Все это создавало эффект комический, а не пугающий. Бывали товары и пугающие: искусственные сморщенные головы на палке, чудовищные глазные яблоки в пластиковых банках, а в одном киоске желающим наносили фальшивые раны и шрамы. Пахло сладкой ватой, корицей из киоска, где продавали «слоновьи уши» и «медвежьи когти», переименованные в «уши чудовища» и «когти оборотня», и хворост, и всегда пахнет так, как полагалось бабушкиной кухне, хотя там так не пахло.

Я люблю «Цирк» после закрытия. Наверное, это отзывалась во мне девочка, которая всегда интересовалась, что происходит, когда закрывается ярмарка. Теперь-то я знаю, что для большинства народа это как любая другая работа. Убирают, моют, готовятся к следующему дню и запираются, но когда ты ребенок, ярмарка – это волшебный загадочный мир, который открыт только для тебя. Бывали времена, когда мне этот главный коридор казался зловещим, сейчас он кажется домашним. Здесь я хожу, обычно после закрытия, а потом иду спать. Домой.